Чему учили семь греческих мудрецов. Великие изречения «7 мудрецов»

Дата написания: 04.04.2024

Время на чтение: 25 минут

Большую роль в подготовке античной философии сыграли "семь мудрецов". Слова "семь мудрецов" ставят в кавычки, потому что этих мудрецов было больше; существовали различные списки мудрецов, но в каждом списке их было обязательно семь. Это говорит, о том, что здесь проявлялась характерная для предфилосфского сознания магия чисел, которую мы находим и у Гесиода, поэтому его поэма называлась "Труды и дни", ибо в конце поэмы Гесиод рассказывает о том, какие дни месяца благоприятны или неблагоприятны для тех или иных дел.

Тематические подборки

Большую роль в подготовке античной философии сыграли "семь мудрецов ". Слова "семь мудрецов" ставят в кавычки, потому что этих мудрецов было больше; существовали различные списки мудрецов, но в каждом списке их было обязательно семь. Это говорит, о том, что здесь проявлялась характерная для предфилосфского сознания магия чисел, которую мы находим и у Гесиода, поэтому его поэма называлась "Труды и дни", ибо в конце поэмы Гесиод рассказывает о том, какие дни месяца благоприятны или неблагоприятны для тех или иных дел.

Разные источники определяют состав "семи мудрецов" неоднозначно. Самый ранний из дошедших до нас списков принадлежит Платону. Это уже 4 в. до н. э. В диалоге Платона "Протагор" о мудрецах сказано: "К таким людям принадлежали и Фалес Милотский. и Питтак Митиленский, и Биант из Приены, и наш Солон, и Клеобул Линдийский, и Мисон Хенейский, а седьмым между ними считался лаконец Хилон". Позднее у Диогена Лаэрция место малоизвестного Мисона с большим на то правом занимает Периандр - коринфский тиран. Полагают, что Платон вывел Периаидра из состава "семи" из-за своей ненависти к тирании и тиранам. Были и другие списки. Но во всех семерках иеизменно присутствовало четыре имени: Фалес, Солон, Биант и Питтак. Со временем имена мудрецов были окружены легендами. Например, Плутарх и своем произведении "Пир семи мудрецов" описал явно вымышленную их встречу в Коринфе у Периандра.

Время деятельностп "семи мудрецов" - конец 7 и начало 6 в. до н. э. Это конец четвертого (после Эгейского неолита, Критской и Микеиской Греции и "гомеровской" Греции) периода в истории Эгейского мира - периода архаической Греции (8 - 7 вв. до н. э.) и начало пятого периода. В 6 в. до н. э. Эллада вступает в век железа. На основе отделения ремесла от земледелия расцветает античный полис - город-государство, в котором входящие в полис сельские местности экономически и политически подчинены городу. Развиваются товарно-денежные, вещные отношения между людьми. Начинается чеканка монеты. Власть евпатридов, "благородных", велущих свой род от родоначальнпков полубогов-героев, а тем самым идеологически обосновывающих свое право на господство, в ряде наиболее передовых полисов свергается. На ее место ставится тирания. Тираническая антиаристократическая форма правления устанавливается в Мегаре во второй половине 7 в. до н. э., в Коринфе, Милете и в Эфесе - в конце 7 в. до н. э., в Сикионе и в Афинах - в начале 6 в. до н. э. В начале 6 в. до н. э. в Афинах была проведена реформа Солона. Отныне основой социальной стратияфикации там стало не происхождение, а имущественное положение.

Обыденное моральное сознание. Мудрость "семи мудрецов" нельзя отнести ни к науке, ни к мифологии. Здесь, по-видимому, проявился третий духовный источник философии, а именно - обыденное сознание, в особенности то, которое достигает уровня житейской мудрости и которое проявляется в пословицах и поговорках, поднимающихся иногда до большой обобщенности и глубины в понимании человека и его социальности. Этим, как помним, особенно отличалась китайская предфилософия и даже философия. Но то, что для Китая было судьбой, то для Эллалы было лишь эпизодом. Конечно, возможна историко-сравнительная тема "Конфуций и "семь мудрецов", но развить ее можно только в обшем контексте древнекитайской и древнеиндийской предфилософии и философии. В отличие от древнекитайской и древнеиндийской, древнегреческая философия возникла не как этика, а как натурфилософия, а лучше сказать, "фисикофилософия".

Вместе с падением политичеркой власти аристократии утрачивает свою гегемонию и мифологическое мировоззрение, чья идеологическая функция в условиях обществ "бронзового века" состоит в обосновании, как мы уже сказали, права землевладельческой аристократии на господство над земледельцами. Со временем начинают складываться первые еще очень наивные, но все же немифологические системы взглядов. Но на первых порах миру богов и героев противопоставляется осмысление обыденного сознания в афоризмах, в которых нет ничего от сверхъестественного мира. Это чисто житейская практическая мудрость, но достигшая своего атомарного обобщения в сжатых мудрых изречениях.

Такие афоризмы, или гномы, имели форму всеобшности. Аристотель определяет "гному" как "высказывание общего характера". Гномы пользовались большой известностью. Изречения "ничего сверх меры" и "познай самого себя" были даже высечены над входом в дельфийский храм Аполлона. Диоген Лаэрций сообшает, что имена "семи мудрецов" были официально провозглашены в Афинах при архонте Дамасии (582 г. до н. э.).

Три вида гном. В лице своих мудрецов античное мировоззренческое сознание обращается от мифологических теогоний к человеку. Уже в Гссиодовых "Трудах и днях" зарождается нравственная рефлексия, осознание механизма общественных запретов и предписаний, дотоле работавшего стихийно. Но и в гномах можно увидеть зарожденпе древнегреческой этики. Конечно, этика - это наука о нравственности, а не сама нравственность, но нравственное самосознание - это уже начало этики. Античная мифология не отличалась ни нравственным уровнем, ни морализированием. Выше говорилось, что у Гомера все в нравственном отношении безразлично, кроме мужества - этой главной и единственной добродетели и трусссти - главного и единственного порока. Упреки совести Одиссею неведомы. Между тем совесть - это переживание расхождения между должным и сущим в поведении человека. Конечно, нередко случается, что должное оказывается мнимым, плодом скорее предрассудка, чем разума, поэтому сами по себе укоры совести еще ничего не говорят о подлиниости или неподлинности должного. Но у Одиссея вообще нет никакого представления о должном.

В основе складывающихся этических норм лежал один важнейший принцип. Он был четко выражен уже Гесиодом: "Меру во всем соблюдай!" Поэтому зло было понято как безмерность, а благо - как умеренность. Нравственную безмерность греки называли "гюбрис" - наглость, нахальство, дерзость, грубость, глумление. Отсюда такие гномы, как изречение Солона "Ничего сверх меры!" и изречение Клеобула "Мера - наилучшее". В этом же роде и более конкретные изречения, например советы Бианта - "Говори к месту", Хилона - "Не позволяй своему языку опережать твой разум", Питтака - "Знай свое время" и т. д. Все эти гномы служили проповеди гармонизации отношений между людьми путем их самоограничения.

К этим гномам примыкала гномическая (назидательная) поэзия Фокилида Милетского, Феогнида Мегарского и других поэтов-моралистов. Среди них мы снова находим некоторых из "семи "мудрецов". Хилону приписано двести стихов, Питтаку - шестьсот и Клеобулу - три тысячи. Выдающимся поэтом был мудрец и законодатель Солон.

Вообще говоря, античная предфилософская лирическая поэзия тактике сыграла свою роль в подготовке философии. В лирике происходит пробуждение личного самосознания, тогда как в эпосе личность поглощена родом. Мифология - дело родового сознания, а философия - личного. Предфилософская лирика в Элладе - это в основном лирика ионийских поэтов конца 8 - 7 и начала 6 в, до н. э. Она представлена именами Каллина из Эфеса, Тиртея из Милета, Архилоха с Пароса, Терпандра с Лесбоса, доричесыим лириком Алкманом Спартанским - лидийцем из Сард, Алкеем и Сапфо с Лесбоса, Стесихором, Симонидом из Аморгоса, Мимнермом из Колофона.

Второй вид гном - это нечто большее, чем нравственные указания. Сюда прежде всего относится гнома "Познай самого себя!" Она имела не только нравственный, но и мировоззренческо-философский смысл, который, правда, был раскрыт лишь Сократом в 5 в. до и. э.

Третий вид гном - это гномы Фалеса. Фалес - первый во всем списках "семи". Он же первый древнегреческий, древнезападный философ. Фалесу приписаны такие мудрые мировоззренческие изречения: "Больше всего пространство, потому что оно все в себе содержит", "Быстрее всего ум, потому что он все обегает", "Сильнее всего необходимость, ибо она имеет над всем власть", "Мудрее всего время, потому что оно все открывает" и некоторые другие.

Имея в виду именно Фалеса, Маркс говорил о том, что "греческая философия начинается с "семи мудрецов" 1 /Маркс К., Энгельс Ф, Из ранних произведений. М., 1956, с. 131./. И менно Фалес распространил ту форму всеобщности, которая была достигнута в гномах, на мировоззрение. В этом ему помогло и занятие науками. Фалес был не только первым среди мудрецов, но и первым античным ученым.

"Семь мудрецов"

На стенах дельфийского храма было написано семь коротких изречений - уроков жизненной мудрости. Они гласили: «Познай себя самого»; «Ничего сверх меры»; «Мера - важнее всего»; «Всему свое время»; «Главное в жизни - конец»; «В многолюдстве нет добра»; «Ручайся только за себя».

Греки говорили, что оставили их семь мудрецов - семь политиков и законодателей того времени, о котором мы рассказываем. Это были: Фалес Милетский, Биант Приенский, Питтак Митиленский, Клеобул Линдский, Периандр Коринфский, Хилон Спартанский, Солон Афинский. Впрочем, иногда в числе семерых называли и других мудрецов, иногда приписывали им и другие изречения. Стихотворение неизвестного поэта говорит об этом так:

Семь мудрецов называю: их родину, имя, реченье.

«Мера важнее всего!» - Клеобул говаривал Линдский;

В Спарте - «Познай себя самого!» - проповедовал Хилон;

«Сдерживай гнев», - увещал Периандр, уроженец Коринфа;

«Лишку ни в чем», - поговорка была митиленца Питтака;

«Жизни конец наблюдай», - повторялось Солоном Афинским;

«Худших везде большинство», - говорилось Биантом Приенским;

«Ни за кого не ручайся», - Фалеса Милетского слово.

Говорили, что однажды рыбаки на острове Кос вытащили из моря великолепный золотой треножник. Оракул ведел отдать его самому мудрому человеку в Греции. Его отнесли Фалесу. Фалес сказал: «Я не самый мудрый» - и отослал треножник Бианту в Приену. Биант переслал его Питтаку, Питтак - Клеобулу, Клеобул - Периандру, Периандр - Хилону, Хилон - Солону, Солон - обратно Фалесу. Тогда Фалес отослал его в Дельфы с надписью: «Аполлону посвящает этот треножник Фалес, дважды признанный мудрейшим среди эллинов».

Над Фалесом смеялись: «Он не может справиться с простыми земными заботами и оттого притворяется, что занят сложными небесными!» Чтобы доказать, что это не так, Фалес рассчитал по приметам, когда будет большой урожай на оливки, скупил заранее все маслодавильни в округе, и, когда урожай настал и маслодавильни понадобились всем, он нажил на этом много денег.

«Видите, - сказал он, - разбогатеть философу легко, но неинтересно».

Биант с другими горожанами уходил из взятой неприятелем Приены. Каждый тащил с собою все, что мог, один Биант шел налегке. «Где твое добро?» - спросили его. «Все мое - во мне», - отвечал Биант.

Питтак справедливо правил Митиленами десять лет, потом сложил власть. Народ наградил его большим земельным наделом. Питтак принял только половину и сказал: «Половина больше целого».

Клеобул и его дочь Клеобулина первыми в Греции стали сочинять загадки. Вот одна из них, ее разгадает всякий:

Есть на свете отец, двенадцать сынов ему служат;

Каждый из них родил дочерей два раза по тридцать;

Черные сестры и белые сестры, друг с другом несхожи;

Все умирают одна за другой, и все же бессмертны.

Хилон говорил: «Лучше решать спор двух врагов, чем двух друзей: здесь сделаешь одного из врагов другом, там - одного из друзей врагом». Кто‑то похвалился: «У меня нет врагов». - «Значит, нет и друзей», - сказал Хилон.

Солона спросили, почему он не установил для афинян закона против отцеубийства. «Чтобы он не был нужен», - ответил Солон.

Кроме того, семерым мудрецам, вместе и порознь, приписывали и другие уроки жизненной мудрости. Вот некоторые их советы:

Не делай того, за что бранишь других.

О мертвых говори или хорошо, или ничего.

Чем ты сильнее, тем будь добрее.

Пусть язык не опережает мысли.

Не спеши решать, спеши выполнять решенное.

У друзей все общее.

Кто выходит из дома, спроси: зачем?

Кто возвращается, спроси: с чем?

Не чванься в счастье, не унижайся в несчастье.

Суди о словах по делам, а не о делах по словам.

Вы скажете, что это и так все знают?

Да, но все ли так и поступают?

Впрочем, ведь и сами мудрецы, когда их спросили, что на свете труднее всего и что легче всего, ответили: «Труднее всего - познать самого себя, а легче всего - давать советы другим».

Вы также можете найти интересующую информацию в научном поисковике Otvety.Online. Воспользуйтесь формой поиска:

Определенный интерес представляют индийские легенды о Семи Мудрецах. Эти мифы рассказывают о многих событиях, связанных с мудрецами - риши. Согласно легенд, правитель теперешнего человечества Ману не мог себе представить послепотопный мир без мудрецов и поэтому семь божественных риши первыми взошли на его корабль, влекомый огромной рыбой по бурным волнам расходившейся стихии.

Сакральное созвездие Саптариши или Семи Мудрецов (Большая Медведица), сверкало на небе и указывало путь кораблю. Это священное семизвездье. Вот так пишет о нем Н.Рерих: «Семизначное созвездие под именем семи сестер или семи старцев или Большой Медведицы привлекло внимание всего человечества. Библия славословит это созвездие. Буддийская священная Трипитака ему же посылает пространное моление. Древние майя и египтяне на камнях его запечатлели. К нему же обращалась «черная» вера шамана дикой тайги».

После того как сошла вода Великого Потопа, семь могущественных мудрецов, познавшие тайны природы и способные управлять ее силами, приняли самое активное участие в жизни богов и людей. От семи божественных риши, как утверждает мифологическая традиция, пошли все мудрецы Индии, вплоть до живущих ныне. Один из литературных источников древней Индии «Шаталатха брахмана» называет их имена: Готама, Бхарадваджа, Вишвамитра, Джамадагни, Васишта, Кашьяпа, Атри.

Правда, на страницах «Махабхараты» мы встречаем иные имена: Маричи, Атри, Ангирас, Пулаха, Крату, Пуластья, Васиштха. За исключением двух существует расхождение в именах мудрецов, однако, количество их всегда остается неизменным. Эти семь первых риши обитали на горе Меру в самом центре Земли.

Семь риши, называемых Дхиан-Коганами упоминаются и в сокровенной космогонии «Тайной Доктрины». В ней говорится, что миллионы лет назад пришли на нашу планету праотцы нашего сознания, наши духовные предки - Солнечные Питрисы. В последующем их называли Старшими Братьями по разуму, великими Учителями, Махатмами.

Достигнув высочайшей степени развития на планете, которую мы называем Венерой, они вместо того, чтобы перейти на более высшие планеты и продолжить свое дальнейшее совершенствование опустились на более низкую по развитию планету с единственной целью: помочь человеко-животному ускорить его эволюцию.

Этих высокодуховных Сущностей было семь. Их «рожденные» на Земле миллионы лет назад «отражения» в виде собственных двойников, воплощавшихся затем в человечестве в разные эпохи, мы знаем под различными исторически-известными именами, но приемлемым для нашего сознания будет их обобщенное имя - Великие Учителя человечества. Их местопребывание на земном плане связывается сейчас с Гималаями, с таинственным местом, известном как Шамбала.

Великие Учителя знали: младенческому человечеству нельзя передавать знания в чистом виде. Детям, знания всегда даются под видом сказок и легенд. Поэтому ни одну легенду, ни одно Священное Писание нельзя читать буквально, ибо для непосвященных это становится началом глупого и опасного суеверия.

Они составили священные «Веды», передали людям священный огонь, основали жреческий род, создали космогоническое учение, изобрели музыкальные инструменты. Иными словами выполнили роль тех, кого мы называем культурными героями или основателями духовной традиции.

Семь Учителей, водителей человечества Земли являются иномирцами, поскольку находятся на более высшей ступени существования разума. Хотя они и могут принимать физическую оболочку и воплощаться среди людей, все же, по своей сути они являются связующим звеном между человечеством и иными мирами беспредельной Вселенной, каналом, по которому человечество выйдет на связь с Высшим Разумом. Не случайно многие мистики и контактеры указывают на существование на нашей планете Вознесенных Учителей, обитающих в высших сферах Земли.

Боги древности называли людей младшими братьями, а себя Старшими и люди еще не отравленные гордыней и невежеством почитали их как Божественных Учителей. Может быть, с тех давних времен и утвердился в Индии культ Учителя.

Конечно, в послепотопном человечестве больше всего знаний сохранилось в Египте - наследнике Атлантиды и Индии - наследнице Лемурии и через пришедших арийских племен - Гипербореи. В Индию же затем переместились все египетские ашрамы знания, поближе к труднодоступным Гималаям. Именно сюда переместился духовный центр человечества, отсюда же началось распространение по свету многих философских учений, которые в той или иной степени оказали свое влияние на возникающие евроазиатские религии. Поэтому многие великие Учителя чаще всего воплощались именно в индийском народе, а некоторые из них до сих пор сохраняют внешность, характерную для индусов.

Последующие поколения мудрецов продолжали традиции своих Великих Учителей. Они создавали священные книги, просвящали народ и устанавливали этические нормы. До сих пор живы в Индии культы, связанные с мудрецами.

Тысячелетиями формировался в индийской духовной традиции институт мудрецов как уникальное и целостное явление. Время наслаивало на него мифы и легенды, которые, переплетаясь с реальностью, так срослись с ней, что подчас трудно понять, где вымысел, а где действительность.

У Ларисы Дмитриевой все в том же источнике записано следующее: «Древние мудрецы знали, что ничто не сохранится в человеческой памяти, если не будет какого-либо внешнего символа или эмблемы, которые в концентрированном виде сберегут знание. Эти символы существуют в виде геометрических фигур, чисел, изображений зверей, птиц, даже человеко-зверей и т.д. Аллегории и эмблемы — посложней знаков: они зашифровали знание в словах или сложных образах древних живописных фресок, где имеет значение не только общий сюжет, слово и число, иногда включенные в него, но каждая деталь картины, каждый штрих на детали, ее ракурс, цвет и, может быть, даже звук, который должен соответствовать этому цвету. (В некоторых источниках сообщается, что такие фрески времен астрономической давности, хранящие секреты нашей Вселенной и планеты, в первоначальной целостности находятся на большой глубине в «змеиных норах под треугольными камнями», т.е. в подземных галереях между Большой Пирамидой и Сфинксом.).

«О Египет, Египет! - воскликнул когда-то с грустью Гермес-Тот, Великий Учитель, который дал письменность не знавшему младенчества своему таинственному древнему народу и был его законодателем, правителем и жрецом одновременно, а потому назывался Трисмегистом-Трижды Великим. - Придет день, когда от твоей религии останется только сказка, сказка невероятная для твоих потомков, сохранятся лишь несколько слов, начертанных на камне, передающих память о твоих великих деяниях...»

Гермес Трисмегист прозревал очень далеко. Он знал, что не только знания страны, которой он дал имя (Пта), он сам и его имя станут мифом, и школьники ХХ века уже не вспомнят о нем. Знал он и то, что при сгущении тьмы в человечестве ему придется оставить прекрасную землю Египта. И таинственная Община Великих Учителей, Сынов Света, называемое еще Белое Братство, заложит свою новую неприступную Твердыню в Гималаях. И эта Твердыня так же... станет мифом для будущих цивилизованных народов Европы».

Среди исторических мудрецов Индии были чистые философы, религиозные реформаторы, политические деятели. Будда и Махавира, Нагарджуна и Нагасена, Шанкара и Рамануджа, Рамакришна и Вивеканда, Ауробиндо Гхош и Махатма Ганди - такие разные по своим идеям и деятельности, были едины в своем гуманистическом устремлении осмыслить культурно-историческую эволюцию человечества, помочь человечеству стать более совершенным и осознать свое место в этой эволюции.

В течение веков целые группы мудрецов и учителей оставались как бы экраном истории. Они достигали высоких ступеней на лестнице духовного совершенствования. Некоторые из них, появляясь в миру, нередко занимали высокое социальное положение, но оставляли как бы в тени свою связь с институтом мудрецов. Можно, например, вспомнить об императоре Ашоке из династии Маурьев или об императоре Акбаре из династии Великих Моголов. В обоих случаях власть, соединившаяся с мудростью, дала плодотворные исторические результаты.

Солон Афинский
Биант Приенский
Питтак Митиленский

Причём Фалес во всех вариантах ставился на первое место .

Семь мудрецов называю - их родину, имя, реченье:
«Мера важнее всего», - Клеобул говаривал Линдский;
В Спарте: «Познай себя самого», - проповедовал Хилон;
Сдерживать гнев увещал Периандр, уроженец Коринфа;
«Лишку ни в чем!» - поговорка была милетинца Питтака;
«Жизни конец наблюдай», - повторялось Солоном Афинским;
«Худших везде большинство», - говорилось Биантом Приенским;
«Ни за кого не ручайся», - Фалеса Милетского слово.

Самый ранний из дошедших до нас список мудрецов приведен в платоновском диалоге «Протагор » (IV в. до н. э.) , там же впервые сообщается предание о них . Помимо уже упомянутых, в него включены:

Клеобул из Линда
Мисон из Хены
Хилон из Спарты

Также, согласно Диогену Лаэртскому, в этот список включались Акусилай , Анаксагор , Анахарсис , Аристодем , Лас , Леофант , Лин , Орфей , Памфил , Писистрат , Пифагор , Ферекид , Эпименид , Эпихарм .

Как пишет проф. А. Н. Чанышев : «Мудрость „семи мудрецов“ нельзя отнести ни к науке, ни к мифологии. Здесь, по-видимому, проявился третий духовный источник философии , а именно - обыденное сознание, в особенности то, которое достигает уровня житейской мудрости и которое проявляется в пословицах и поговорках, поднимающихся иногда до большой обобщённости и глубины» . Также проф. М. И. Шахнович отмечает, что «истоки философии в Древней Греции восходят к народным изречениям», а «изречения, приписываемые семи древнегреческим мудрецам, восходят к фольклору » . В изречениях «мудрецов», по Марксу , «раскрываются элементарные силы нравственной жизни» .

Отмечая в частности Фалеса, Карл Маркс писал, что "греческая философия начинается с «семи мудрецов» . По Гегелю - они находятся «на пороге истории философии» .

Обращают внимание и на их связь с поэзией . М. И. Шахнович отмечает, что «к семи мудрецам причисляли и легендарного поэта Орфея , а Ориген в III в. ухитрился отнести к ним Моисея и Зороастра » .

См. также

Семь мудрецов бамбуковой рощи (англ.) русск.

Сноски

Шахнович М. И. . - Л. : Наука , 1973. Гл. 3
Чанышев А. Н.
Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии. Учебное пособие для студентов и аспирантов философских факультетов и отделений университетов. М.: Высшая школа, 1981.
Диоген Лаэртский . , I
www.sno.pro1.ru/projects/pisistratides/varia/makarovII.htm

Напишите отзыв о статье "Семь мудрецов"

Литература

Гаспаров М. Л. Занимательная Греция. Рассказы о древнегреческой культуре . - М .: «Греко-латинский кабинет» Ю. А. Шичалина, Новое литературное обозрение , 1995. - ISBN 5-86793-008-4 .
Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии. Учебное пособие для студентов и аспирантов философских факультетов и отделений университетов. - М .: Высшая школа , 1981. - 374 с.

Семь мудрецов



Предфилософская традиция

Милетская школа

Пифагорейцы

Элеаты

Атомисты

Софисты

Вне школ

Отрывок, характеризующий Семь мудрецов

После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого.внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.